Неточные совпадения
Умер в 1770 году
своею смертью.
— Старо, но знаешь, когда это поймешь ясно, то как-то всё делается ничтожно. Когда поймешь, что нынче-завтра
умрешь, и ничего не останется, то так всё ничтожно! И я считаю очень важной
свою мысль, а она оказывается так же ничтожна, если бы даже исполнить ее, как обойти эту медведицу. Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, — чтобы только не думать о
смерти.
— Да что же, я не перестаю думать о
смерти, — сказал Левин. Правда, что
умирать пора. И что всё это вздор. Я по правде тебе скажу: я мыслью
своею и работой ужасно дорожу, но в сущности — ты подумай об этом: ведь весь этот мир наш — это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, — мысли, дела! Всё это песчинки.
Нужно, чтобы он речами
своими разодрал на части мое сердце, чтобы горькая моя участь была еще горше, чтобы еще жалче было мне моей молодой жизни, чтобы еще страшнее казалась мне
смерть моя и чтобы еще больше,
умирая, попрекала я тебя, свирепая судьба моя, и тебя — прости мое прегрешение, — Святая Божья Матерь!
— Ну да, недавно приехал, жены лишился, человек поведения забубенного, и вдруг застрелился, и так скандально, что представить нельзя… оставил в
своей записной книжке несколько слов, что он
умирает в здравом рассудке и просит никого не винить в его
смерти. Этот деньги, говорят, имел. Вы как же изволите знать?
— Сила-то, сила, — промолвил он, — вся еще тут, а надо
умирать!.. Старик, тот, по крайней мере, успел отвыкнуть от жизни, а я… Да, поди попробуй отрицать
смерть. Она тебя отрицает, и баста! Кто там плачет? — прибавил он погодя немного. — Мать? Бедная! Кого-то она будет кормить теперь
своим удивительным борщом? А ты, Василий Иваныч, тоже, кажется, нюнишь? Ну, коли христианство не помогает, будь философом, стоиком, что ли! Ведь ты хвастался, что ты философ?
Захар
умер бы вместо барина, считая это
своим неизбежным и природным долгом, и даже не считая ничем, а просто бросился бы на
смерть, точно так же, как собака, которая при встрече с зверем в лесу бросается на него, не рассуждая, отчего должна броситься она, а не ее господин.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной
смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить
своей веры и принял муки, дал содрать с себя кожу и
умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот день газете.
С тех пор, с самой его
смерти, она посвятила всю себя воспитанию этого
своего нещечка мальчика Коли, и хоть любила его все четырнадцать лет без памяти, но уж, конечно, перенесла с ним несравненно больше страданий, чем выжила радостей, трепеща и
умирая от страха чуть не каждый день, что он заболеет, простудится, нашалит, полезет на стул и свалится, и проч., и проч.
— Тем лучше. — Она говорила совершенно спокойно. — Когда остается одно спасение — призвать себе в опору решимость на
смерть, эта опора почти всегда выручит. Если скажешь: «уступай, или я
умру» — почти всегда уступят; но, знаете, шутить таким великим принципом не следует; да и нельзя унижать
своего достоинства, если не уступят, то уж и надобно
умереть. Он объяснил ей план, очень понятный уж и из этих рассуждений.
Роясь в делах, я нашел переписку псковского губернского правления о какой-то помещице Ярыжкиной. Она засекла двух горничных до
смерти, попалась под суд за третью и была почти совсем оправдана уголовной палатой, основавшей, между прочим,
свое решение на том, что третья горничная не
умерла. Женщина эта выдумывала удивительнейшие наказания — била утюгом, сучковатыми палками, вальком.
Года через два они расстались. Грановский поехал в Москву занимать
свою кафедру; Станкевич — в Италию лечиться от чахотки и
умереть.
Смерть Станкевича сразила Грановского. Он при мне получил гораздо спустя медальон покойника; я редко видел более подавляющую, тихую, молчащую грусть.
Мы знаем, как природа распоряжается с личностями: после, прежде, без жертв, на грудах трупов — ей все равно, она продолжает
свое или так продолжает, что попало — десятки тысяч лет наносит какой-нибудь коралловый риф, всякую весну покидая
смерти забежавшие ряды. Полипы
умирают, не подозревая, что они служили прогрессу рифа.
— Что ему, псу несытому, делается! ест да пьет, ест да пьет! Только что он мне одними взятками стоит… ах, распостылый! Весь земский суд, по его милости, на
свой счет содержу…
смерти на него нет!
Умер бы — и дело бы с концом!
Наконец пришла и желанная
смерть. Для обеих сторон она была вожделенным разрешением. Савельцев с месяц лежал на печи, томимый неизвестным недугом и не получая врачебной помощи, так как Анфиса Порфирьевна наотрез отказала позвать лекаря.
Умер он тихо, испустив глубокий вздох, как будто радуясь, что жизненные узы внезапно упали с его плеч. С
своей стороны, и тетенька не печалилась:
смерть мужа освобождала от обязанности платить ежегодную дань чиновникам.
После его
смерти должность тверского брандмейстера унаследовал его сын, еще юноша, такой же удалец, родившийся и выросший в конюшне. Он погиб на
своем посту: провалившись во время пожара сквозь три этажа, сошел с ума и
умер.
Из Иркутска я получил подробности о
смерти доброго нашего Артамона — он
умер сознательно с необыкновенным спокойствием. Сам потребовал священника и распорядился всеми
своими делами. Что год, то новые могилы!..
Знай же
свою участь горькую:
умереть тебе за
свою вину
смертью безвременною…» И несчетное число голосов дикиих со всех сторон завопило...
Долго, долго лесной зверь, чудо морское не поддавался на такие слова, да не мог просьбам и слезам
своей красавицы супротивным быть и говорит ей таково слово: «Не могу я тебе супротивным быть, по той причине, что люблю тебя пуще самого себя, исполню я твое желание, хоша знаю, что погублю мое счастие и
умру смертью безвременной.
Он, конечно,
умер; но от одной из кузин его (теперь за одним булочником здесь, в Петербурге), страстно влюбленной в него прежде и продолжавшей любить его лет пятнадцать сряду, несмотря на толстого фатера-булочника, с которым невзначай прижила восьмерых детей, — от этой-то кузины, говорю, я и успел, через посредство разных многословных маневров, узнать важную вещь: Генрих писал по-немецкому обыкновению письма и дневники, а перед
смертью прислал ей кой-какие
свои бумаги.
Она
умерла две недели спустя. В эти две недели
своей агонии она уже ни разу не могла совершенно прийти в себя и избавиться от
своих странных фантазий. Рассудок ее как будто помутился. Она твердо была уверена, до самой
смерти своей, что дедушка зовет ее к себе и сердится на нее, что она не приходит, стучит на нее палкою и велит ей идти просить у добрых людей на хлеб и на табак. Часто она начинала плакать во сне и, просыпаясь, рассказывала, что видела мамашу.
— Ее мать была дурным и подлым человеком обманута, — произнес он, вдруг обращаясь к Анне Андреевне. — Она уехала с ним от отца и передала отцовские деньги любовнику; а тот выманил их у нее обманом, завез за границу, обокрал и бросил. Один добрый человек ее не оставил и помогал ей до самой
своей смерти. А когда он
умер, она, два года тому назад, воротилась назад к отцу. Так, что ли, ты рассказывал, Ваня? — спросил он отрывисто.
Может ли быть допущена идея о
смерти в тот день, когда все говорит о жизни, все призывает к ней? Я люблю эти народные поверья, потому что в них, кроме поэтического чувства, всегда разлито много светлой, успокоивающей любви. Не знаю почему, но, когда я взгляну на толпы трудящихся, снискивающих в поте лица хлеб
свой, мне всегда приходит на мысль:"Как бы славно было
умереть в этот великий день!.."
Зачем она к этим морским берегам летит — не знаю, но как сесть ей постоянно здесь не на что, то она упадет на солончак, полежит на
своей хлупи и, гладишь, опять схватилась и опять полетела, а ты и сего лишен, ибо крыльев нет, и ты снова здесь, и нет тебе ни
смерти, ни живота, ни покаяния, а
умрешь, так как барана тебя в соль положат, и лежи до конца света солониною.
— Покойная сестра это предсказывала и незадолго до
смерти своей мне говорила, что если она
умрет, то Валерьян Николаич непременно женится на Катрин, — проговорила она, грустно улыбаясь.
Один убил по бродяжничеству, осаждаемый целым полком сыщиков, защищая
свою свободу, жизнь, нередко
умирая от голодной
смерти; а другой режет маленьких детей из удовольствия резать, чувствовать на
своих руках их теплую кровь, насладиться их страхом, их последним голубиным трепетом под самым ножом.
После похорон Туберозова Ахилле оставалось совершить два дела: во-первых, подвергнуться тому, чтоб «иной его препоясал», а во-вторых,
умереть, будучи, по словам Савелия, «живым отрицанием
смерти». Он непосредственно и торопливо принялся приближать к себе и то и другое. Освободившись от хлопот за погребальным обедом, Ахилла лег на
своем войлоке в сеничном чулане и не подымался.
До самой
смерти своей (Фома Фомич
умер в прошлом году) он киснул, куксился, ломался, сердился, бранился, но благоговение к нему «осчастливленных» не только не уменьшилось, но даже каждодневно возрастало, пропорционально его капризам.
— Старик
умер среди кротких занятий
своих, и вы, которые не знали его в глаза, и толпа детей, которых он учил, и я с матерью — помянем его с любовью и горестью.
Смерть его многим будет тяжелый удар. В этом отношении я счастливее его:
умри я, после кончины моей матери, и я уверен, что никому не доставлю горькой минуты, потому что до меня нет никому дела.
Да, я лежал на
своей кушетке, считал лихорадочный пульс, обливался холодным потом и думал о
смерти. Кажется, Некрасов сказал, что хорошо молодым
умереть. Я с этим не мог согласиться и как-то весь затаился, как прячется подстреленная птица. Да и к кому было идти с
своей болью, когда всякому только до себя! А как страшно сознавать, что каждый день все ближе и ближе подвигает тебя к роковой развязке, к тому огромному неизвестному, о котором здоровые люди думают меньше всего.
— А оттого, — отвечает, — что мужик не вы, он не пойдет к лекарю, пока ему только кажется, что он нездоров. Это делают жиды да дворяне, эти охотники пачкаться, а мужик человек степенный и солидный, он рассказами это про
свои болезни докучать не любит, и от лекаря прячется, и со смоком дожидается, пока
смерть придет, а тогда уж любит, чтоб ему не мешали
умирать и даже готов за это деньги платить.
Рассказал мне Николин, как в самом начале выбирали пластунов-охотников: выстроили отряд и вызвали желающих
умирать, таких, кому жизнь не дорога, всех готовых идти на верную
смерть, да еще предупредили, что ни один охотник-пластун родины
своей не увидит. Много их перебили за войну, а все-таки охотники находились. Зато житье у них привольное, одеты кто в чем, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и крестов им за отличие больше дают.
— Здесь, — говорил он, — делали поляки подкоп; вон там, в этом овраге, Лисовский совсем было попался в руки удалым служителям монастырским. А здесь, против этой башни, молодец Селява, обрекши себя неминуемой
смерти, перекрошил один около десятка супостатов и
умер, выкупая
своею кровию погибшую душу родного брата, который передался полякам.
— Ах, жалость какая! — сказал Кирша, когда Алексей кончил
свой рассказ. — Уж если ему было на роду писано не дожить до седых волос, так пусть бы он
умер со славою на ратном поле: на людях и
смерть красна, а то, подумаешь,
умереть одному, под ножом разбойника!.. Я справлялся о вас в дому боярина Туренина; да он сам мне сказал, что вы давным-давно уехали в Москву.
С того дня, как
умер сын его Джигангир и народ Самарканда встретил победителя злых джеттов [Джетты — жители Моголистана, включавшего в себя Восточный Туркестан, Семиречье и Джунгарию.] одетый в черное и голубое, посыпав головы
свои пылью и пеплом, с того дня и до часа встречи со
Смертью в Отраре, [Тимур
умер во время похода к границам Китая, когда его армия прибыла в Отрар.] где она поборола его, — тридцать лет Тимур ни разу не улыбнулся — так жил он, сомкнув губы, ни пред кем не склоняя головы, и сердце его было закрыто для сострадания тридцать лет!
Львов. Меня возмущает человеческая жестокость…
Умирает женщина. У нее есть отец и мать, которых она любит и хотела бы видеть перед
смертью; те знают отлично, что она скоро
умрет и что все еще любит их, но, проклятая жестокость, они точно хотят удивить Иегову
своим религиозным закалом: всё еще проклинают ее! Вы, человек, которому она пожертвовала всем — и верой, и родным гнездом, и покоем совести, вы откровеннейшим образом и с самыми откровенными целями каждый день катаетесь к этим Лебедевым!
— Вольтер-с перед смертию покаялся […перед
смертью покаялся. — Желая получить право на захоронение
своего праха, Вольтер за несколько месяцев до
своей смерти, 29 февраля 1778 года, написал: «Я
умираю, веря в бога, любя моих друзей, не питая ненависти к врагам и ненавидя суеверие».], а эта бабенка не хотела сделать того! — присовокупил Елпидифор Мартыныч, знаменательно поднимая перед глазами Миклакова
свой указательный палец.
Повар этот
умер скоропостижно на
своем поварском посту — у плиты, и
смерть его была очень заметным событием в корпусе.
И вдруг в это время, совершенно неожиданно, одна из ближайших его родственниц, чрезвычайно ветхая старуха, проживавшая постоянно в Париже и от которой он никаким образом не мог ожидать наследства, —
умерла, похоронив, ровно за месяц до
своей смерти,
своего законного наследника.
Ключница Пелагея была в
своем роде замечательная женщина: очень в молодых годах бежала она, вместе с отцом
своим, от прежних господ
своих Алакаевых в Астрахань, где прожила с лишком двадцать лет; отец ее скоро
умер, она вышла замуж, овдовела, жила внаймах по купеческим домам и в том числе у купцов персиян, соскучилась, проведала как-то, что она досталась другим господам, именно моему дедушке, господину строгому, но справедливому и доброму, и за год до его
смерти явилась из бегов в Аксаково.
Печальный и нежный, любимый всеми за красоту лица и строгость помыслов, был испит он до дна души
своей устами жаждущими и
умер рано, одинокой и страшной
смертью умер он.
Плохо обернулось дело: еще человека убил
своей рукой Сашка Жегулев; и второе — погиб в перестрелке,
умер страшной
смертью кроткий Петруша. Произошло это следующим образом.
Так в день, предназначенный теми, кто жил до него и грехами
своими обременил русскую землю, —
умер позорной и страшной
смертью Саша Погодин, юноша благородный и несчастный.
Когда ранее она объявила мне, что идет в актрисы, и потом писала мне про
свою любовь, когда ею периодически овладевал дух расточительности и мне то и дело приходилось, по ее требованию, высылать ей то тысячу, то две рублей, когда она писала мне о
своем намерении
умереть и потом о
смерти ребенка, то всякий раз я терялся, и все мое участие в ее судьбе выражалось только в том, что я много думал и писал длинные, скучные письма, которых я мог бы совсем не писать.
О! я вам отвечаю, что Борис Петрович больше испугался, чем неопытный должник, который в первый раз, обшаривая пустые карманы, слышит за дверьми шаги и кашель чахоточного кредитора; бог знает, что прочел Палицын на замаранных листках
своей совести, бог знает, какие образы теснились в его воспоминаниях — слово
смерть, одно это слово, так ужаснуло его, что от одной этой кровавой мысли он раза три едва не обеспамятел, но его спасло именно отдаление всякой помощи: упав в обморок, он также боялся
умереть.
Своим умом, ловкостью и умелым обхождением Соломон так понравился придворным, что в скором времени устроился во дворце, а когда старший повар
умер, то он заступил его место. Дальше говорил Соломон о том, как единственная дочь царя, прекрасная пылкая девушка, влюбилась тайно в нового повара, как она открылась ему невольно в любви, как они однажды бежали вместе из дворца ночью, были настигнуты и приведены обратно, как осужден был Соломон на
смерть и как чудом удалось ему бежать из темницы.
Ведь
умирал же человек из-за того, что его милая поцеловала
своего милого, и никто не находил диким, что эта
смерть называлась разрешением драмы.
Когда-то, вероятно очень давно, отец Галактионовны служил управителем на одном из заводов Кайгородова, затем он
умер, и Галактионовна осталась христовой невестой отчасти по
своему безобразию, отчасти по бесчисленным физическим немощам, которые ее одолевали; дом Фатевны принадлежал Галактионовне, последняя продала его Фатевне с условием жить ей, Галактионовне, в
своем флигельке по
смерть.
А на привале, на людях, — ожил и сейчас же опять о
своей хозяйке — о
смерти — заговорил, бойко таково. Убеждает людей:
умрёте, дескать, исчезнете в неизвестный вам день, в неведомый час, — может быть, через три версты от этого места громом убьёт.
Он был в совершенной ее зависимости по самый день
смерти ее. Когда она
умерла, положивши ее как должно, назначил псалтырщиков
своих читать над нею, умилился сердцем и возопил при всех нас:"Брате Тимофтее, лукавствуй! Твоя воля, твори, еже хощеши, несть препиняющий тя". И потом, выпив на калган гнатой горелки, пошел в школу отдыхать на лаврах, избавясь от гонительницы
своей.